Из музыкальной семьи Свиридова

Третьи «Шереметевские музыкальные ассамблеи», открывшиеся в Белгородской государственной филармонии, посвящены в этом году творчеству великого русского композитора, уроженца курской земли Георгия Васильевича Свиридова – в преддверии его грядущего столетия.
С землей, которую Свиридов не разделял на «курскую» или «белгородскую» часть, он чувствовал свою самую глубокую внутреннюю связь. Народное певческое искусство юга России, культура Слобожанщины питали его музыку. И благодаря тому, что в русской музыке был Георгий Свиридов, она и в двадцать первом веке не потеряла своего особенного духовного лика.
На открытие музыкального праздника в Белгород приехал президент Национального Свиридовского фонда, племянник и главный хранитель наследия композитора, музыковед Александр Сергеевич Белоненко. Он дал белгородским журналистам небольшое интервью.
– Сегодня одни музыканты пытаются поразить публику сверхбыстрой игрой на скрипке, другие выделывают различные выкрутасы на инструментах... Так называемая высокая музыка уходит в сферы, где слушатель уже даже не имеет значения! Но в русской музыке всегда присутствовало и другое направление, представители которого стремились говорить с аудиторией на понятном ей языке. Лик музыки – это мелодия, и без ярких мелодических даров Георгия Свиридова, Валерия Гаврилина, Бориса Чайковского, Дмитрия Шостаковича (композиторов, духовно и художнически близких друг другу, чьи произведения вошли в программу первого фестивального концерта) нельзя представить русскую музыку ХХ века. А нынешнее состояние музыки плачевное. Ее судьба зависит от того, куда вообще пойдет русский народ – почесавшись, как обычно, прежде чем двинуться с места. Куда направится духовная жизнь русского человека, тем наполнится и музыка...

– Наверное, родство с Георгием Васильевичем очень рано приобщило вас к музыке?
– Первые мои воспоминания детства относятся к началу
50-х годов: я сижу под роялем на Литейном проспекте в Ленинграде, где у бабушки была комната. Георгий Васильевич жил отдельно, но приходил навестить мать и работал у нее за роялем. Потом я пошел в школу, и он следил за моим воспитанием.
Георгий Васильевич – исключительная личность в моей жизни. Даже физически это какой-то памятник природе человеческой был – большой, матерый человечище. Не приведи бог попасться ему под руку, когда рассердится. Мог неприятного ему человека выставить за дверь запросто! Был феноменально остроумен, обладал потрясающей памятью. Знал всего Есенина, Блока, Пушкина, и они с одним знакомым соревновались, кто больше помнит стихов. Говорят, память – это признак гения. Георгий Васильевич был тем русским человеком, который, по словам Гоголя, может раз в 200 лет явиться на свет. Кстати, к миру поэзии он был ближе, чем к среде композиторской. Писатели его ценили, как и ученые, и военные. Очень многое из того, что знал Свиридов, он получал в беседах с людьми, легко находил общий язык и с государственным деятелем, и простым рабочим. Не было в нем никакой фанаберии.
Выбор моей будущей профессии был связан с семейным советом. Дядя сказал: «Если Алик пожелает заняться музыкой, пусть будет музыковедом!». И потом наше общение носило профессиональный характер. Я много писал о его творчестве. А кандидатскую диссертацию посвятил истории церковного пения в России. Ведь во многом благодаря Свиридову в Ленинградской консерватории появился курс истории певческого церковного искусства. Помню лекции Николая Успенского, Максима Бражникова, крупнейших специалистов по литургической музыке...
Я занимался древними певческими рукописями, знаменным пением. Составил их библиографию. «Лебединой песней» в конце жизни Свиридова были, как известно, «Песнопения и молитвы». Он хотел написать грандиозную православную ораторию, литургическую. Иногда на Рождество в храме Христа Спасителя я слышу, как регент Патриаршего хора Илья Толкачев исполняет во время богослужения свиридовские духовные сочинения. Они как мост между «Всенощной» Сергея Рахманинова и нашим временем...
– Из чего состоит ваша работа по сохранению творческого наследия Георгия Свиридова?
– После кончины дяди мы с братом создали Национальный Свиридовский фонд. Дело в том, что судьба всей семьи Свиридова была трагична. У него было два сына от разных жен. Первый покончил жизнь самоубийством, а второй умер, когда Георгий Васильевич уже находился в ЦКБ в тяжелом состоянии, и о смерти сына ему сообщать не стали. Я сначала хоронил двоюродного брата, затем дядю, а через четыре месяца скончалась вдова Георгия Васильевича. Маме пришлось вступать в права наследования, а после нее мы с братом вдвоем занимаемся всем.
Существует огромный звуковой архив Свиридова – он имел привычку писать на кассеты в процессе сочинения, размышлять при этом вслух. Я переписал эти кассеты-записки на 150 дисков. Все это надо обработать, плюс выпуск полного собрания его сочинений. В следующем году будет 100-летие Георгия Васильевича, и я в этой связи написал письмо министру культуры России Владимиру Мединскому. Сейчас разрабатывается программа юбилея, готовится постановление правительства. Хочу возобновить свой фестиваль «Всероссийские хоровые ассамблеи». Свиридова хоровики очень любят, потому что он создал капитальное собрание вокальной музыки. Что-то получается, а что-то – нет. К сожалению, квартиру Свиридова в Москве музеефицировать не получилось...
– Связи с Белгородом предполагаете укреплять?
– Я уже был у вас в октябре–ноябре прошлого года, перед поездкой в Харьков на маленький Свиридовский фестиваль. Я тогда там выступал и поднял зал! Потом харьковчане писали: «Свиридов – это та музыка, которая воссоединит Украину с Россией! Но вот видите, что творится... Свиридов предвидел это еще в 90-е годы, он считал, что большой бедой обернется разлом России на маленькие беспомощные государства, без военной мощи, интеллектуальной и культурной силы. Теперь-то об этом говорит каждый второй...
А с Белгородом безусловно хочу продолжить общение. У вас замечательные симфонический оркестр, главный дирижер Р. Н. Нигаматуллин. Без преувеличений, в Белгороде один из лучших симфонических коллективов в России! Надо бы вам иметь и большой хор. Камерный хор – это мило, но маловато для филармонии. И об улучшении акустики зала нужно серьезно подумать. Думаю, в «свиридовский» год наша дружба с белгородцами укрепится.