Моя малая милая родина

«Вспоминаю деревню и вижу перед собой гречишное поле. В засуху и в ливень. Зимой и летом. Поле… Как услышал песню Френкеля «Русское поле» – это как будто про меня…».
Так говорил о своей малой родине, деревне Юшково, Борис Иванович Равенских, режиссер, народный артист СССР, лауреат Сталинской (1951 год) и Государственной (1972 год) премий, кавалер ордена Ленина.
– Он боготворил театр и служил ему как монах-отшельник. Все в его жизни было подчинено театру и только театру.
Это сказал о нашем земляке известный советский режиссер-документалист Константин Орозалиев, когда снимал фильм о Равенских.
Размышляя о режиссуре Равенских, композитор Георгий Свиридов однажды сказал, что талант – это умение ощущать тайну искусства.
Вот почему так притягательна, даже через столетия, жизнь этих великих людей – в основе всегда тайна творчества.
Театральные критики, анализируя творчество Бориса Ивановича, в один голос твердили, что Равенских – режиссер недооцененный, недопонятый в свое время и почти невспоминаемый после ухода из жизни.
С этой «невспоминаемостью» столкнулись и мы, небольшая группа журналистов и театралов, когда приехали в Юшково, чтобы разыскать тех, кто помнил народного артиста, а если повезет, то и его старое жилище.
Изначально фамилия режиссера писалась через «о» – Ровенских. С такой фамилией и сейчас можно встретить местных старожилов в селе. Кто родственник, а кто просто, как это бывает, однофамилец.
В 1940-х годах на одной театральной афише его представили иначе – Равенских. Ему понравилось, и, по легенде, он, сказал, что пусть, мол, так и будет.
Родился Борис Иванович в Санкт-Петербурге почти за месяц до начала Первой мировой войны. Пятилетним ребенком отец увез его на свою малую родину в село Юшково. Сейчас это село Губкинского района.
В архивных записях режиссера мы читаем: «Мать моя Александра Епифановна Соловьева была образованна и очень много читала. Отец, Иван Васильевич, певец и крестьянин (именно в такой последовательности). Они любили искусство, в семье все пели, а отец пел до революции даже в хоре Мариинского театра в Санкт-Петербурге. Дома были инструменты: скрипка, гармонь, гитара, балалайка».
Дальше Борис Иванович сетовал на то, что город так и не полюбил, а остался весь в деревне. А деревня и режиссер трагически несовместимы.
Юность режиссера прошла в этих краях. Это не только Юшково, но и Старый Оскол, где находилась ближайшая школа.
Уже там, за школьной партой, проявилась его страсть к театру. Как написано в удостоверении (№ 197), Ровенских был председателем бюро драматического кружка и за время пребывания в школе обнаружил особую склонность к драматическому искусству.
В конце двадцатых годов Борис уже участник Ленинградского театра рабочей молодежи (ТРАМ). Здесь же он делает свои первые шаги в режиссуре, а спустя два года поступает на режиссерский факультет теат­рального института.
Фрагменты оперы «Кармен» Проспера Мериме в своей постановке он показывает на экзаменах Всеволоду Мейерхольду, после чего тот предложил Борису ехать вместе с ним в Москву. Вот этот-то момент Равенских и назовет своим звездным часом.
По воспоминаниям Бориса Ивановича, работа с Мейерхольдом – это большая школа пространственно-временного мышления, восприятия драматических конфликтов.
Но время вносило свои коррективы – шел тридцать восьмой год. Тучи над Мейерхольдом уже сгущались. Предвидя такую развязку, Всеволод Эмильевич вручил судьбу Равенских в руки основателя художественного теат­ра К. С. Станиславского.
Бывшее окружение Мейерхольда тоже подверглось гонениям, и кто знает, как бы сложилась судьба Равенских, если бы не Эраст Гарин, который увез Бориса из столицы и спрятал в сторожке знакомого лесника.
По поручению Станиславского В. И. Немирович-Данченко взял Бориса в оперно-драматическую студию при Московском художественном театре. Среди этих великих людей Равенских учился находить путь к сердцу актера, к душе зрителя.
Годы Великой Отечественной войны прошли во фронтовых актерских бригадах. Свою первую самостоятельную постановку Равенских осуществил, когда ему было уже 36 лет.
Вскоре пришло и признание – постановка «Власти тьмы» по Льву Толстому, которая получила великолепные отзывы во всей Европе. Неменьшим успехом пользовалась и его постановка «Свадьба с приданым» – один из первых советских мюзиклов.
«Метель» Леонида Леонова, следующая его работа, три десятка лет была под запретом. Но все же Равенских с годами добился ее выхода на сцену. А пьеса «Русские люди» Константина Симонова стала спектак­лем-памятником, по мнению театральных критиков, сравнимым с мемориалами Сталинграда и Хатыни.
«Поднятая целина» по М. А. Шолохову, «Снегурочка» Н. А. Римского-Корсакова, «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого, «Мас­карад» М. Ю. Лермонтова – эти постановки, как, впрочем, и вся великая русская классика, вдохновляли режиссера эпическим размахом.
В своем последнем спектакле «Возвращение на круги своя» впервые в истории русского театра Равенских вывел на сцену Толстого. Эту роль великого человека он доверил не менее великому артисту – Игорю Ильинскому. Показать драму гения, ушедшего из Ясной Поляны, из своего дома, из общества, – такую великую задачу ставил перед собой режиссер!
В последнем спектакле Равенских, словно предвидя свой конец, кланяется всей русской культуре с ее непременным поиском истины.
«В русском театре Равенских был прекрасным одиночкой, ни на кого не похожим художником, для которого традиции русского театра – это великая русская культура», – пишет искусствовед, автор-составитель книги «Театр Бориса Равенских» Татьяна Забозлаева.
Десять лет Борис Иванович был главным режиссером театра имени А. С. Пушкина. Затем возглавил Малый театр.
Время от времени Борис Иванович приезжал в Юшково вместе с женой. Анна Ивановна Ровенских, жена его брата, вспоминает, как знаменитый режиссер гулял по улицам села, за околицей, у любимого гречишного поля, ничем себя не выделяя от местных жителей. Отсутствие столичного апломба отмечает и бывшая учительница начальных классов Ольга Ивановна Полферова, сестры которой Вера и Анфиса дружили в молодости с Борисом.
Дом, в котором провел свое детство великий режиссер, мы с трудом нашли на улице Логовой. Да и немудрено – даже с трех–пяти шагов его трудно заметить: он весь в зарослях дикого канадского клена. Бывшая сестра-хозяйка местной больницы Анна Ивановна Ровенских, ныне пенсионерка, живет по соседству, в доме № 9 вдвоем с ласковой кошкой. Она и показала нам заброшенное жилище. И мало кто в селе знает, какая богатая история у этой развалюхи.
История, к сожалению, забытая. Но, надеемся, не до конца. Какие великие дела, какие великие имена, судьбы вершились рядом с судьбой не менее великого нашего земляка!
Такие имена нам грех забывать.
В последние годы жизни Борис Иванович Равенских преподавал в ГИТИСе и, по воспоминаниям современников, студенты его просто обожали. Это и понятно, ведь он стал продолжателем великой русской теат­ральной школы.
Он умер стоя, с папкой новой пьесы в руках, весь в думах о предстоящей постановке, горя новыми творческими идеями.
У его могилы на Новодевичьем кладбище буйно растут цветы. Не пышные георгины и розы, а простые сельские ромашки, которые он так любил и которые напоминали ему своим белым цветением гречишное поле за околицей его малой милой родины.