Простой солдат Петрович

Всю Великую Отечественную Григорий Петрович Усенко прошел в звании рядового (хотя и гвардии). За ним не значится ярких героических поступков и звучных наград. Но он, как и многие-многие тысячи солдат, стойко переносил все тяготы и лишения воинской службы. Удерживая позиции, вкапывался и зарывался под разрывами бомб и снарядов в землю, сидел в ней, как гвоздь, вколоченный в доску. Старался выжить, чтобы одолеть врага, принесшего столько бед родной земле.
И можно определенно сказать, что делал он это вполне сознательно, как и его отец Петр Усенко. Он воевал в Гражданскую, отстаивая оружием свое право на обещанную ему, крестьянину, землю.
Землю-то получил, да вот жить ему негде. Он был седьмым ребенком в доме, а шести сестрам тоже надо как-то устраиваться в жизни. И пришлось Петру, женившись, «выделиться» — вырыл для своей семьи землянку. В той землянке в 1922 году и появился на свет Григорий. Было это в деревне Мироновка, что под Лозовой Харьковской области.
Пусть и в землянке жил Петр Усенко, но мечтал стать справным хозяином. Купил жеребеночка и ну растить из него рабочую лошадку. Корову завел и стал по статусу тянуть на крестьянина середняцкой даже руки.
Но когда в Мироновке организовали колхоз, он сам свел туда всю нажитую трудами живность. Семья питалась из колхозного котла. В страшно голодном 1933 году питание из него было никаким. Отец, приходя с работы, валился с ног. Однажды мать велела сыну разбудить отца «снедать», а он — холодный.
Недолго и мать протянула. Сирота Григорий Усенко вместе с приятелем-соседом с наступлением ночи таскал
из-под соломенных стрех воробьев для хоть какого-то «мясного» супа-похлебки.
Стоит сказать о том, что государство советское даже в трудную годину стремилось не оставлять детей-сирот беспризорными. Григория определили в детдом. Там он окончил семь классов, стал комсомольцем. К дому этому так привык-прикипел, что, начав работать автослесарем в мастерской, все норовил вернуться под детдомовский кров. А куда ему еще, юнцу?
В первые дни войны Григорий оказался в толпе беженцев, что потянулась от бед на восток, уводя, чтобы не досталась врагу, скотину, унося домашний скарб.
Комсомолец Усенко шел налегке, довольствуясь чем придется. В сентябре 1941 года в городе Балашов стал стрелком пехотного полка, и скоро, порадовавшись бане и военной форме, узнал, что такое разрывы бомб и снарядов. На его глазах и на его руках, случалось, гибли товарищи посильнее, повзрослее и поопытнее.
Не минула горькая чаша и Григория. Осколками снаряда разбило предплечье и правую сторону груди. Но он, почти истекши кровью и упав духом, выжил в пятимесячных скитаниях по медсанбатам и госпиталям Поволжья. Его подлечили, поставили на ноги и в армейской части обучили шоферскому делу.
Эта наука потом очень пригодилась. Его определили в подразделение, занимавшееся поставкой в воинские части американских «фордов» и «студебеккеров». От иранской границы Григорий и его товарищи по службе, минуя кавказские перевалы, перегоняли автомобили до печально известного ныне Беслана, сдавали их посредникам войсковых частей и возвращались за новыми. Тут было меньше налетов, но были глубокие ущелья по сторонам и опасные участки дорог. Смотри в оба, и — крепче за баранку.
А потом с теми же «фордами» их отправили в войска, развивающие стремительное наступление на запад, все ближе к логову фашизма. На этом пути (кощунственно, может быть, так говорить), но солдатам и умирать было легче.
На «форде» Григорий Усенко доехал до немецкого города Дрезден. Сюда и пришла ему весть о Победе.
Теперь — жить!
Однако война кончилась, а для Григория еще больше года длилась срочная служба, и приходилось «вести машины, объезжая мины», а то и пули недобитков.
Но пришла, наконец, демобилизация. А с ней нежданно и то чувство, что Григорий испытывал после детдома: «куда теперь идти солдату?». Его Мироновка фашистами вдрызг разрушена, а родная хата сожжена...
Приятель, сдружившийся с ним на фронтовых автодорогах, звал на жительство в дальневосточные края, не порушенные войной, богатейшие природными прелестями: «Хоть охоться, хоть рыбу лови!». Путь, однако, дальний, и приятели решили подзаработать, отправившись на Кубань.
Вон как там, судя по фильму «Кубанские казаки», вольно, красиво и сытно. Глубинную же Россию, едва не дотла порушенную войной, накрыла еще и свирепая засуха, голодная бескормица.
Получив трактора, фронтовики стали пахать неоглядные, ровные, как стол, кубанские поля. Дорвались до мирной работы, что приходила к ним в солдатских снах и думах.
Остроглазым и острым на язык кубанским казачкам Григорий предпочел Анну, уроженку Белгородчины (тогда еще Курщины). Она приехала на Кубань работать дояркой. Анна и увлекла потом мужа в свои родные края.
Приехали в хутор Владимировка Волоконовского района. Стали работать в колхозе. В селе Солоти купили дом и, разобрав, перевезли его за два десятка километров во Владимировку. Григорий определился в МТС. Зимой, собрав на неделю пожитки, он уезжал рабочим поездом в Волоконовку, в мастерские — чинить, готовить трактора, а с первыми весенними жаворонками в поля — боронить, сеять, пахать в зиму.
И пропахал ни много ни мало — сорок с лишним лет.
Сегодня фронтовику и пахарю обороненной и многократно пробороненной земли без малого 88. Живет в доме с дочерью Валентиной. Жена Анна Васильевна, великая огородница и птицеводка, уже на погосте. Когда унимается скачущее артериальное давление, не ноют «на погоду» фронтовые ранения, Григорий Петрович тюкает во дворе топориком, соображает огородную оградку, отбивает и точит косы и тяпки до такого состояния, что ими впору брить щетину. Валентине управляться со столь навостренным инструментом — удовольствие и азарт.
От отца, от оставшихся во мгле веков предков наследует Григорий Петрович крестьянскую основательность. Люб ему порядок во всем — во дворе, на огороде, на покосе и в родном хуторе. За усенковским огородом, в соседстве с сухой ветлой, на голой вершине которой аисты умостили недавно гнездо, — хуторской родниковый колодезь в бетонной трубовидной оправе. Сколько из него ни бери — тотчас восполняют взятое земные толщи.
Внуки, правнуки, среди которых уже и праправнуки, да и вообще гости хутора, случается, увозят ту воду в город, чтобы показать горожанам, какая бывает вода, — лучисто чистая, вкусная и даже целебная, хотя без медицинского свидетельства на сей счет.
Хороша студеная водица! Но пришла уже пора колодец почистить, снабдить подобающим деревянным навесом.
Будь то пару десятков лет назад — вопроса бы не стояло. Хуторские мужики, собравшись, все решили бы с прибаутками в полдня и в лучшем виде. Но почти все те мужики уже на хуторском погосте. Молодежи почти нет, да у нее сегодня и другие интересы.
Петрович (так его в хуторе зовут все и почтительно здороваются с ним, сидящим на лавочке у своего дома) уже обращался к местным властям, заручившись их обещанием сделать все как надо.
Ясно, не о себе печется
88-летний хуторянин.
Хочется ветерану, чтобы, испив в самый жар студеной родниковой воды, хуторяне вспоминали иногда: «Это наш фронтовик Петрович о ней похлопотал».
И склонялись к той воде еще раз.