«Разве можем мы забыть Родину?..»

В этом году исполняется 80 лет со дня присуждения Ивану Алексеевичу Бунину Нобелевской премии в области изящной словесности.
Почетный член Российской Императорской Академии наук, дважды лауреат Пушкинской премии, всемирно известный русский писатель умер во Франции 8 ноября 1953 года в возрасте 83 лет. В 60-летие со дня его кончины редакция предлагает вниманию читателей размышления буниноведа Г. М. БЛАГАСОВОЙ, кандидата филологических наук, профессора, над письмами племянника И. А. Бунина Николая Иосифовича Ласкаржевского.
Все началось с лекции об И. А. Бунине, которую я читала в рамках курса истории русской литературы XX века студентам Белгородского педагогического института им. М.С. Ольминского. Шел 1988 год. В то время имя нобелевского лауреата уже было реабилитировано, вышли в свет книги и статьи известных буниноведов О. Н. Михайлова, А. К. Бабореко, Л. В. Крутиковой, О. В. Сливицкой и многих других. Однако в среде книголюбов существовало, наряду с реальными свидетельствами, немалое число легенд и мифов относительно положения писателя И. А. Бунина и, разумеется, многих его современников за рубежом в 20–30-е годы прошлого века. Достоянием советской литературной общественности стал факт разрыва писателя и его жены В. Н. Муромцевой-Буниной с эмигрантской организацией – Парижским союзом писателей. Были опубликованы воспоминания И. Эренбурга, К. Симонова, А. Толстого о встречах с И. А. Буниным в Париже. В 84-м томе «Литературного наследства» (1973, кн. 2) появилось письмо-обращение к И. В. Сталину Алексея Николаевича Толстого с просьбой разрешить возвращение на Родину признанного миром большого мастера слова И. А. Бунина. Было известно, что это письмо сдано в канцелярию вождя за четыре дня до начала Великой Отечественной войны, которая помешала осуществить замысел А. Толстого.

В Москве в 70-е годы ходили слухи, будто бы во время личной встречи с А. Толстым Сталин заявил ходатаю, что Бунину надо самому обратиться к нему с этой просьбой, преодолеть свою дворянскую гордость.
Студенты – народ чрезвычайно любознательный. Уже в конце первой лекции о творчестве И. А. Бунина мне был задан ряд вопросов: жив ли сегодня кто-либо из ближайших родственников писателя, есть ли какая-либо возможность с ним связаться, каковы истинные причины отказа И. А. Бунина от возвращения в СССР?
Мне удалось найти адрес единственного оставшегося в живых племянника Бунина, сына его любимой сестры Марии Алексеевны – Николая Иосифовича Ласкаржевского (1903–1990). В 80-е годы племянник жил в Бобруйске Белорусской ССР. Как он сообщил мне позднее в одном из своих писем, он был «из-за дяди заочно осужден <...> на 8 лет и сослан навечно в Сибирь, в Мотыгино». Так что истинной причиной ареста и осуждения были родственные связи с эмигрантом Буниным, а юридическим основанием ссылки послужило ложное обвинение инженера Ласкаржевского во вредительстве и шпионаже в пользу западных государств.
Николай Иосифович был репрессирован и провел в Сибири долгих 17 лет. Вернулся из ссылки глубоко больным, немощным человеком. Семья была разрушена. Но он по-прежнему считал одной из своих главных задач возрождение правды о судьбе горячо любимого дяди, собирал материалы о своем именитом родственнике, популяризировал его творческое наследие, сотрудничал с радиостудиями и телевидением.
Из опубликованных сравнительно недавно дневников писателя и его жены стало известно, что Иван Алексеевич трогательно любил своих племянников (у Николая Иосифовича был старший брат Евгений, 1899–1919), часто навещал мать, сестру и ее детей, привозил семье много подарков, помогал материально. И племянники всегда искренне радовались приезду дяди.
В первом моем письме, отправленном в Бобруйск 27.03.1988 года, я рассказала о том, как ученые, преподаватели, учителя школ отдают дань памяти И.А. Бунину, изучают его творческое наследие, воспитывают у читателей хороший литературный вкус, прививают интерес и любовь к истинно богатым личностям отечественной культуры. В заключение были поставлены вопросы, интересующие студентов и всех поклонников бунинского таланта.

Ответное письмо Н. И. Лас­каржевского было пространным, содержало ряд мало известных к тому времени фактов. Из-за плохого зрения автора строчки располагались неровно, набегали друг на друга, но в логичности рассуждений ему нельзя было отказать. И, конечно, в страстности.
Николай Иосифович отвечал с явным чувством собственного достоинства и с гордостью за своего выдающегося родственника: «Отвечаю на Ваш вопрос: почему И. А. Бунин уехал из России и при каких обстоятельствах? Всем известно из печати, что И. А. Бунин был путешественником. Он много раз ездил и жил вместе с А. М. Горьким на Капри, был в Палестине, Иудее, в Африке, Индии, по всей Европе и т.д., и ездил он всегда на заработанные им деньги, и с большой радостью возвращался на Родину. Он, идя по Москве в первые дни революции, увидел по обеим сторонам обоих тротуаров <...> убитых русских солдат, а видеть мертвых он не мог. Это знала его мать (моя бабушка) и просила И.А. Бунина не приезжать на ее похороны, и дядя Ваня не был на похоронах своего отца Алексея Николаевича в декабре 1906 г. и на похоронах своей мамы – Людмилы Александровны – 26 июля 1910 г.
И вот, увидя русских солдат на тротуарах Москвы, он решил временно уехать в Одессу к другу – к художнику П. А. Нилусу <.. .> который знал о дружбе и знакомстве И. А. Бунина с Народ[ным] Комиссаром А. В. Луначарским (с наркомом просвещения) и попросил выслать охранный документ И. А. Бунину, его жены и имущества. Получив этот документ, Нилус П.А. прикрепил его к двери комнаты со стороны комнаты. И все же пришли двое мужчин в кожаной одежде и женщина в кр[асной] повязке и с ружьем арестовывать И. А. Бунина...».
Далее следовал с небольшими неточностями пересказ одного из эпизодов книги В. Катаева «Трава забвенья», в частности, повествование о несостоявшемся аресте писателя и его жены чекистами благодаря так называемой охранной грамоте с советской печатью и подписью «на жизнь, имущество и личную неприкосновенность академика Бунина» (В. Катаев).
По мнению Николая Иосифовича, события развивались так: «П.А. Нилус указал пришедшим на документ охранный на двери комнаты. Главный из пришедших, прочитав охранный документ, взял под козырек и извинился, а женщина, перешагнув ногой порог, кулаком погрозила И. А. Бунину. Бунин И. А. был оскорблен и решил временно уехать из СССР, чтобы вернуться, когда все придет в норму. Он уехал с женой в Болгарию, а затем во Францию. Он знал, что его отец и мать умерли, что умер его старший брат, революционер, его друг и воспитатель, и умерла его друг юности и детства, его единственная сестра Мария Алексеевна – моя мама, а где я – он не знал, что я с 1937 г. был заочно репрессирован до весны 1954 и нахожусь в ссылке в Сибири в с. Мотыгино, когда я не мог ему писать. Он знал, что его брат, художник Евгений Алексеевич с двумя детьми выброшен из дома № 47 по Тургеневской в Ефремове и выброшен прямо на улицу. Если бы дядя И. А. Бунин знал, где я [нахожусь. – Г. Б.], я уверен, что если бы дядя знал, что я жив, он умер бы у себя на Родине в СССР. Думаю, что Сталин знал о всех безобразиях, что творились со всеми Буниными у нас в СССР».
Трудно согласиться с автором письма, что Бунин был дружен с А. В. Луначарским, но факт их знакомства вполне вероятен.
Дважды подробно описанный Н. И. Ласкаржевским случай с посещением квартиры И. А. Бунина чекистами мог стать решающим толчком к отъезду писателя за рубеж. Сказывались разные причины: и потеря родных, и уязвленная гордость, и ощущение опасности, так как были известны его явно антисоветские высказывания. Но главным основанием, на наш взгляд, явилось открытое неприятие революции, ее разрушительной стихии, «кровавого безумия», и новой власти, о чем писатель так страстно поведал в своей книге «Окаянные дни», изданной за рубежом.
При таком отношении к новой власти И. А. Бунин вряд ли вернулся бы в СССР, даже получив известие о реабилитации своего племянника Николая.
Кстати, его старший брат Юлий был в то время еще жив. О его смерти Иван Алексеевич узнал уже в эмиграции, в Париже.
Во втором письме, датированном 12 апреля 1988 года, Николай Иосифович еще раз подробно изложил эпизод с посещением чекистов и указал, что «об отъезде И. А. Бунина и его неприезде – всюду ложь. Он не знал, к кому ему ехать в СССР». Конечно, это была одна из причин его невозвращенияа.
Подтверждением этому служит запись в дневнике И. А. Бунина в 1944 году: «Все думаю: если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Старость уцелевших <...>, кладбище всего, чем жил когда-то».
Однако истоки его решения о невозвращении лежат гораздо глубже. Они те же, что ­обусловили его отъезд за рубеж в 1920 году, хотя к ним следует прибавить и другие обстоятельства: пожилой возраст, тяжкие болезни и немощь, ведь в 1945 году Бунину было уже 75 лет.
Пожалуй, наибольшее уважение и любовь после дяди И. А. Бунина вызывала у Николая Иосифовича бабушка Людмила Александровна, мама Ивана Алексеевича. Как известно, у отца и матери Буниных было девять детей, но до взрослого возраста дожили лишь четверо. Николай, явно гордясь родственницей, писал мне: «Бабушка воспитала четырех талантливейших детей: Юлия, революционера, человека редких благородных качеств души; Евгения – художника, Ивана Алексеевича и мою маму – Марию Алексеевну… Бабушка Людмила Александровна Чубарова-Бунина жила в нашей семье 11 (одиннадцать) лет, воспитав меня и моего старшего брата Женю – по методу ее же воспитания своих 4-х детей».
Такая гордость своими родными, бунинским родом вызывает в наши дни особые симпатии к автору писем.
В последующих письмах-открытках Николай Иосифович рассказал о том, что его семью и его самого снимала бригада Белорусского телевидения по заказу из центра. Он настоятельно рекомендовал всем нам посмотреть сюжет по первой программе Центрального телевидения в цвете. Фильм назывался «И. А. Бунин и его родные». Автор писем дал фильму и работе над ним высокую оценку, назвал его «историческим»: «Вы увидите всех нас и побываете в гостях у нас».
Как свидетельствуют письма, И. А. Бунин был прав, опасаясь преследования на Родине: трагическая судьба постигла семью его брата – художника Евгения, изгнанного из собственного дома в Ефремове; в тяжких мучениях умирал в голодной Москве дорогой его сердцу брат Юлий, да и на долю Николая Ласкаржевского выпали жестокие испытания.
Письма Н. И. Ласкаржевского подтверждают те выводы, к которым в разные годы приходили буниноведы-исследователи: выезд писателя за рубеж был вынужденной мерой, желанием уцелеть в рухнувшем мире с надеждой на будущее возвращение на Родину. Бунин был настоящим сыном своего Отечества. Все, что он создавал за рубежом, за немногим исключением, было о России и для России.
«Разве можем мы забыть Родину, – говорил И. А. Бунин. – Может человек забыть Родину? Она – в душе. Я очень русский человек. Это с годами не пропадает».
И. А. Бунин был человеком психологически сложной организации, но чрезвычайно талантливым, честным, преданным России, и таким запечатлел Ивана Алексеевича в своей памяти его племянник Николай Ласкаржевский.