Феномен Слободчука

Завораживающий мир Мельпомены всегда волновал людей. Мы смотрим из темноты зала на игру актеров и чаще всего не задумываемся, что стоит на пути к высокому театральному искусству.
Сегодня аншлаг в залах Белгородского государственного академического драматического театра имени М. С. Щепкина стал привычной картиной. Этот успех неразрывно связывают с именем Виталия Слободчука – единственного руководителя театра в стране, который отработал на своем посту больше сорока лет. В преддверии своего семидесятилетия почетный гражданин областного центра, заслуженный деятель искусств России – о современных нравах, духовности и политике.
– Виталий Иванович, при изучении вашей биографии бросилось в глаза, что в разных источниках вас называют то Виктором, то Виталием. Какое из этих имен настоящее?
– Не очень люблю об этом говорить. Меня назвали в честь погибшего брата Виталия, это имя осталось в метриках. Но кто-то из женщин сказал матери, что нельзя называть второго сына именем уже умершего. Потому и окрестили меня Виктором. С тех пор так и пошло – по документам Виталий, а для близких людей Виктор. Меня часто спрашивали, не иностранный ли я шпион. Время было такое.
Мое рождение пришлось на освобождение Белгорода. Н­очью, в погребе. Город горел, мать лежала раненая. Уходили из Белгорода.

Сестра несла меня на руках, а навстречу шли наши солдаты, один из которых насмешливо спросил: «Немчуренка несешь?». Ей стало стыдно. Она отнесла меня в камыши, там и оставила. И лишь пройдя километр, подумала: «Мамка заругает!» – вернулась и забрала обратно. Так что можно сказать, я родился дважды.

– Помните свое первое знакомство с театром?
– Все начиналось со скрипки. Она помогла мне создать свое внутреннее состояние, наполнила стремлением и любовью к искусству. После того как отработал определенное время в детских музыкальных школах, стал директором театра кукол. Ну а когда потом предложили перейти в драмтеатр… Честное слово, после первой встречи с ним была мысль – отказаться. Страшно стало: в зале меньше зрителей, чем актеров на сцене, и сплошные собрания, заседания, выяснения... Тогда для себя решил так: даже если на спектакль придет всего один зритель, будем играть. Иначе двух мы уже не заслужим. Этот период восстановления и, скажем так, воодушевления отнял много сил и времени. Но оно того стоило. Созидательные силы театра помогли кардинально изменить положение.

– Бытует мнение, что теат­ральное искусство – материя настолько тонкая, что воспринять его должным образом может только элитарный зритель. К какой аудитории обращено ваше культурное творчество?
– Искусство принадлежит всем, но предпочитает избранных. Оно представлено нами многогранно, чтобы каждый зритель имел возможность выбрать что-то по душе. На финансовые средства, которые нам выделяет областной бюджет, мы просто обязаны предоставить «культурный продукт» для разных категорий зрителей. Но все же театр должен ориентироваться на элитного, вдумчивого человека. У нас есть спектакли, которые держат «академию», такие как «Кук­лы», «На дне», «Завороженное семейство», «Горе от ума», «На бойком месте»... Они требуют серьезного осмысления. А есть спектакли более легкого жанра. Такие как «Ханума», «Утешитель вдов», «Мещанин во дворянстве». Ведь люди приходят в театр и для того, чтобы отдохнуть, и это тоже правильно. Театр не может кардинально изменить человека, но будоражит душу и совесть, помогает коснуться чего-то высокого. Каждый найдет здесь свое.

– Неужели за сорок лет руководства у вас ни разу не возникала мысль все бросить и заняться чем-то другим?
– Разумеется, возникала. Каждый раз приходилось заново побеждать себя. Когда-то, в кризисный для себя период, уехал в Москву на Высшие курсы ГИТИСа для руководителей театра, а оттуда вернулся уже с абсолютно новым видением ситуации. Пришло отчетливое понимание, что в Белгороде необходимо создать отменную труппу. Тогда и мастера режиссуры будут к нам приезжать.
Сегодня с чистой совестью могу сказать, что каждого своего артиста и специалиста я выстрадал. Религия театра заключается в том, что главный его созидатель и герой – актер. И если этот принцип соблюдается, то создается особая среда обитания даже за кулисами – не «колхоз», а священнодействие, и зритель это чувствует.

– Управленцы говорят, что руководить творческими людьми – все равно что управлять хаосом. Попробуйте охарактеризовать свою труппу и, может быть, поделитесь парой секретов «дирижерства».
– Они сумасшедшие. В хорошем смысле слова. Для них сцена – это жизнь. И они ни на что ее не променяют. Здесь за кулисами и дети вырастают. Нам даже пришлось нанимать воспитателя и организовывать детскую комнату. Потому что через месяц после родов наши актрисы уже снова просятся на сцену. Ну что с ними поделаешь? Вот так и подрастает новое поколение в закулисье, с пеленок впитывая в себя дух театра.
Далеко не каждый столичный театр может похвастаться такой гармонией, когда в репертуаре заняты представители и старшего и младшего поколения. Щепкинский театр может. И зрители это знают.
Есть такое понятие – «добровольная диктатура». Это когда тебя признают как руководителя и не строят тебе рожи за спиной. А признают, потому что доверяют. Но это доверие достигается годами упорной работы.
Еще одно правило: в театре режиссер – бог и царь. Базар во время работы неуместен и точка. Результат всех помирит, но дорога к нему может быть разной. У нас совершенно отсутствуют интриги. Правила игры открыты, и подножки здесь друг другу не ставят. Вот, например, приходит ко мне молодой актер и просит, чтобы ему дали роль. Дадим, шанс всем дадим. Но и он должен быть к нему готов, потому что второго может не быть. Искусство не терпит компромиссов, но существовать без них не может.

– Может ли стать актером человек без специального образования?
– Вряд ли. Такие случаи есть в истории театра, но они скорее исключение, подтверждающее правило. В Белгородском теат­ре нет ни одного актера без профильного образования. Без профессиональной базы невозможно выработать блестящую технику исполнения.

– Оглядываясь назад, что считаете своим главным достижением? Какие новые тенденции подмечаете в теат­ральном искусстве?
– Меня безумно радует, что Щепкинский театр вышел на общероссийский уровень. Он стал известным, занял достойное место на театральном пространстве России, получил звание «академический». За его плечами 35 всероссийских и международных театральных фестивалей и главные призы форумов. У нас есть свой фестиваль «Актеры России – Михаилу Щепкину», который имеет высокую значимость не только для нашей области. Я горжусь тем, что белгородцы сегодня смотрят спектакли, поставленные лучшими столичными режиссерами: Борисом Морозовым, Валерием Беляковичем, Владимиром Андреевым, Александ­ром Огаревым, Юрием Иоффе... Благодаря этому наша труппа держит высокую планку. Это самые позитивные тенденции, особенно на фоне того, что происходит с театром в России.
Театр – живой организм, постоянно меняющийся. Но когда современное театральное искусство бросило все силы на дотошное исследование порока, мы предпочли свернуть с этой дороги. Грязи в нашей жизни и так хватает – на телевидении, на улице, в душах… Интимные части тела и мат, возможно, тоже кому-то интересны, но не нам. А в театр должны приходить за светом. Нас пугали, что если не последуем за «веянием времени», то растеряем зрителей. Не последовали, а зрителей стало только больше.

– Политика и искусство малосовместимы в реальной жизни. Но в настоящий момент вы являетесь еще и депутатом областной Думы. Одно другому не мешает?
– На политическом поприще я отстаиваю свое поле – сферу культуры Белгородчины. Стараюсь, чтобы ее голос был представлен там, «наверху». И в этом Дума и областное правительство нас поддерживают. Однако на федеральном уровне такого понимания пока не наблюдается.

– Какой подарок хотели бы получить к своему 70-летию?
– На мой юбилей планируют приехать известные режиссеры и критики страны. Те самые, которых 20 лет назад мне не удавалось зазвать к себе в театр. А сегодня они запросто приезжают разделить мой личный праздник. Наверное, это самый лучший подарок, что я мог себе сделать.