И не пригладить памяти жестокой, И не уйти от пройденных дорог…

Перевернута последняя страница воспоминаний Игоря Чернухина, но отложить книгу не могу, снова и снова перечитываю, делаю выписки. Внутренне отойти и вернуться к чтению других, кажущихся холодноватыми и пресными после тех обжигающих строк, нелегко. Что бы ни делала, мысленно еще там, с ее героями, реальными людьми, которым дарована долгая жизнь в памяти читателей. Прочитанное не отпускает еще и потому, что слишком необычна судьба автора, рассказанная с редкой искренностью и полнотой. Это действительно книга жизни, та, единственная, которую дано написать немногим, потому что пишется она кровью сердца, у кого из нас хватит мужества только приоткрыть его. Немало воспоминаний прочитано в последние годы, но эти, выплеснувшиеся будто на выдохе: неровные, взволнованные, трепетные, – тронули бесконечно. В них жизнь поэта тесно переплетена с историей России в самые трудные ее годы.

Автор книги двадцатилетним попал в тюрьму, потом в лагерь по сфабрикованному делу. На двадцать пять лет осудили Игоря Чернухина – студента Харьковского юридического института по печально известной 58-й статье. Я пытаюсь представить, что испытывает человек, выслушивая такой приговор. Верующий полагается на волю Божию, а в чем найти опору юноше, только начинающему жить самостоятельно? «Лучше б сразу, все и// К высшей мере…// Чем позорный но-мер на спине…». Чувство оставленности и вселенского одиночества испытывает он, когда меркнет свет и охватывает непроглядная тьма. В лагерях поэт пробыл пять с половиной лет и в 1956 году вернулся домой, к родителям.
Почему я начала именно с этого, переломного в жизни поэта периода? Заключение изменило его жизнь, начинавшуюся, как у большинства, светлым и счастливым детством сначала в Томаровке, где родился, затем в Белоруссии, куда вслед за отцом перебралась семья. Все оборвалось в тот памятный день, когда началась война и 11-летнему мальчику с мамой пришлось уходить лесами под бомбежками от стремительно наступавших немецко-фашистских войск. Потом полуголодное существование в эвакуации на Урале, возвращение с родителями к руинам родного дома и при этом – ощущение упоительного счастья мирной, постепенно налаживавшейся жизни. Это особенно остро чувствуется, когда есть с чем сравнивать, а ему было с чем, мальчику, уже хлебнувшему лиха. Но в воспоминаниях о горьком том периоде высокой нотой звучит сердечная благодарность людям, помогавшим пережить нелегкие времена. Война закончилась, жизнь продолжалась. Окончена школа в Томаровке, принят в институт и захвачен, увлечен новыми впечатлениями в большом городе. Первая любовь, стихи, товарищество, ощущение полноты жизни. И снова все то радостное, чем наполнена была юность, рухнуло в один миг за воротами тюрьмы. Наивные разговоры с друзьями-студентами, мечтавшими улучшить жизнь, обернулись трагедией. Нашелся тот, кто донес куда следует, и вот арест, тюрьма, суд, приговор.
Началась другая жизнь, преподнесшая много уроков, которые в памяти остались навсегда. И поединок с напористым следователем, добивавшимся признания запугиванием и расчетом на то, что сдадут нервы у юноши, и стукач, подсаженный в камеру, чтобы выпытать подробности несуществующего заговора. А может ли забыться суд в Белгороде, куда привезли вместе с товарищами, или зона с ее жестокими законами?! Оправдательный вердикт спустя пять с половиной лет встречен был Игорем потрясением, сравнимым с тем, что пережил при вынесении приговора. Все это добавило горького опыта в копилку пережитого. Именно здесь произошло становление личности, на которую сильнейшее влияние оказали люди, встреченные в заключении. Были враги, явные, непримиримые, и другие – широко образованные, немало пережившие, истинные патриоты, с мужеством и смирением несшие свой крест. Он все занес на скрижали: и тех, кто спасал от непосильного труда в шахте, кто помогал выжить в нечеловеческих условиях, и других – полицаев и предателей, с кем не могло быть общей беды. У каждого из них была своя дорога на Голгофу.
И. Чернухин осознавал несправедливость заключения и жестокость законов, по которым человек становится бесправной «гайкой великой спайки», но с восхищением и лю-бовью напишет потом в воспоминаниях о том, как гордился страной, победившей фашизм, людьми, которые создали в короткий срок мощную державу. Отсюда, вероятно, двойственное отношение к Сталину, а главное – отсутствие какой-либо обиды на власть, которая творила в те годы неправедное.
Я и сам в ту пору ненавидел
Всех врагов
и недругов страны.
И вождям в Кремле
я верил свято,
Славил власть и партию
в стихах.
Но загнали юность
в казематы,
Прилепили злую кличку –
«враг».
Не раз в домашних моих спорах с отцом, тоже отведавшим тюремной баланды в конце 30-х, слышала возмущенное: «Да как ты не понимаешь, лес рубят – щепки летят! Знаешь, сколько врагов было у нашей власти?». Перечитываю автобиографическую книгу и отмечаю, как актуальны воспоминания, касающиеся отдельных солагерников – «западэнцев»: «Бандеровцы не признавали ни русских, ни прибалтов, ни азиатов. Они признавали только себя и закон джунглей. Больше всех бандеровцы ненавидели русских, даже антисоветчиков. В бараках после отбоя они пели свой бандеровский гимн, в котором объясняли цель своей борьбы, как мне помнится, такими словами:
Чтоб Киев
став опять столицей
И провалылася Москва».
Происходило это не вчера, а шестьдесят лет назад, и написано задолго до событий на майдане. При этом отчетливо прослеживается авторская мысль, что не место рождения, не национальность определяют противостояние, оно носит личностный и мировоззренческий характер.
Много таких размышлений, заставляющих думать и сопереживать, в книге, захватывающей внимание не только описанием событий, но глубоким их осмыслением, особым бережным и трепетным отношением к людям, встреченным на жизненном пути. Это редкое качество личности писателя и поэта Игоря Чернухина покоряет с первых строк. Читаешь и понимаешь, что книга написана мудрым и великодушным человеком, который много пережил, но не растерял в испытаниях врожденной интеллигентности и доброты.
Достойных людей посчастливилось ему встретить и после возвращения из лагеря. В той не слишком сытой послевоенной жизни они помогли ему укрепиться, выбрать свою дорогу. Наверное, этим объясняется его особое, бережное и трепетное отношение к людям, редкая душевная чистота и искренность, пронизывающие светлую, несмотря на трагизм и печаль пережитого, книгу. Написана она на редкость поэтично, со сдержанной силой и красотой, пленяющей с первых строк: «Когда в ранних сумерках позднего бабьего лета прозвенит где-то колокол, созывая прихожан к молитве, а в небе сорвется и стремительно полетит вниз, обжигая темные небеса, заревая звезда, кто-то скажет на земле: «Умер человек…». Стара, как мир, истина, что все на этом белом свете когда-то кончается, сгорает, как падучая звезда. Все поздно или рано проходит…». Нет, хочется возразить писателю, не проходит, потому что нашло воплощение в дивных стихах, в яркой прозаической книге, отразившей все ухабы и потрясения трагического двадцатого века, в жизни и судьбе самого писателя.
О чем бы ни писал И. Чернухин: о лагере, друзьях, о любви или непростых отношениях в семье (последние обычно остаются в тени), – он открыт, честен и искренен. Не каждый способен подвергнуть свою жизнь жесткому анализу, не пытаясь переложить вину на других, и написать обо всем этом с редкой откровенностью.
Когда вдали я сердце остужу,
Переступлю себя, переиначу,
Я никогда, нигде не расскажу,
Как я во снах
зову тебя и плачу.
И при тебе, болтая и смеясь,
Я назову веселым увлеченьем
Весну и дождь,
и музыку,
и страсть,
И глаз твоих
полночное свеченье.
Меня особенно тронуло, как большой русский поэт Игорь Андреевич Чернухин, книги которого известны в стране и за ее пределами, по-христиански ненавязчиво ставит других литераторов выше себя. Известным и полузабытым он отдает дань такого искреннего уважения и восхищения, что не можешь остаться равнодушным к их творчеству и судьбе. Да, к нему не отнесешь кедринское: «у поэтов есть такой обычай: в круг сойдясь, оплевывать друг друга». Он другой – нежный и чуткий собрат по перу, посвятивший здравствующим ныне и ушедшим в мир иной самые проникновенные строки.
К третьей части книги обращаюсь чаще, открывая у белгородских поэтов совершенно потрясающие строфы, подобранные с безупречным вкусом. И. Чернухину удалось разглядеть в них ту искру Божию, что сообщает творчеству подлинную промыслительность. С любовью, скорбя о безвременном уходе, написал о белгородских поэтах Д. Маматове, В. Буханове, Г. Островском, А. Филатове, Н. Грибанове, В. Михалеве и многих других, покинувших этот мир зачастую непонятыми, по-настоящему не признанными, несогретыми. Воспоминания будто исправляют эту несправедливость судьбы, воздавая тихим и благодарным словом каждому. И в этом проявилась необыкновенная душевная щед-рость писателя, способного искренне радоваться таланту другого, хотя по гамбургскому счету особое место, полагаю, по праву принадлежит ему,
И. Чернухину, чьи стихи обрели вечную жизнь в камне мемориала «В честь героев Курской битвы»:
Здесь, под Белгородом,
в сорок третьем,
Смерть презрев,
по сигналу атаки
Шли солдаты наши
в бессмертье,
Становились
бессмертными танки.
Гражданской лирике И. Чернухина присущ собственный взгляд на конкретные события в прошлом и настоящем, она лишена внешнего пафоса, дежурного оптимизма и пленяет душу сочетанием возвышенного и земного, особой задушевностью и глубиной переживания:
О время
журавлиных перелетов! –
Послушай,
Что ты делаешь со мной?
Зачем считаешь годы
и со счета
Сбиваешься
в сердечный перебой?..
Мне самому известны
эти сроки.
Они во мне,
как легкий холодок,
И не пригладить
памяти жестокой,
И не уйти
от пройденных дорог.
Жизнь подарила И. Чернухину немало встреч с талантливыми, неординарными людьми, среди которых труженики рабочих профессий и руководители всех рангов, журналисты и известные в стране писатели, поэты, кинематографисты. Для каждого из них нашлось у него теплое слово и сердечная благодарность. Трудно перечислить всех, о ком написано в воспоминаниях. Запомнился необычностью судьбы Николай Ряполов, создатель прекрасных документальных фильмов. Литературный институт, в который Игорь Андреевич поступил в 1961 году, стал местом знакомства со многими, чьи имена теперь на слуху. Среди них особняком стоит
Н. Рубцов, близкий ему по страстной любви к многострадальной земле русской, воспетой обоими с непередаваемой силой и нежностью. О поездке с ним на Ваганьковское кладбище к могиле С. Есенина напишет с печалью:
За кладбищенской оградой
Одиноко и темно.
Будет дождик долго падать
В наше красное вино.
Выпьем молча, но без грусти.
Есть для грусти свой черед…
Над Москвой, над целой Русью
Поминальный дождь идет.
Рубцову посвящены пронзительные строки: «Ах, Россия, Россия, как горько ты пахнешь кладбищенской сиренью на старых и свежих могилах своих горемычных талантливых сыновей». Их с полным правом можно отнести ко всем, о ком написано с таким проникновенным и светлым чувством.
Способность увидеть в человеке лучшее, дар воспринимать другого каким-то внут-ренним сердечным зрением, в которое не попадает незначительное и мелкое, а только сокровенное, данное свыше, ярко проявились в книге «Между прошлым и будущим». В ней – поклон ушедшим и благодарность живым, в ней полнее всего раскрылась личность автора – Игоря Андреевича Чернухина. К нему самому хотелось бы отнести слова, сказанные им о других достойных людях: «символ чистоты, терпения и страдания русской души».